– Парень – способный ученик, Белгарат, – покорнообъявил Леллдорин, до которого наконец кое-что дошло.

– Довольно ловок, – сухо согласился господинВолк. – Но почему ты так разодет? – показал он на вызывающе яркийкостюм Леллдорина. – Выглядишь шутом гороховым.

– Мимбраты начали задерживать честных астурийцев идопрашивать их, – пояснил молодой аренд, – а мне пришлось миноватьнесколько их крепостей. Вот я и подумал: если оденусь как их лизоблюды, никтоко мне не привяжется.

– Возможно, ты умнее, чем я думал, – нехотяпризнал Волк и обратился к Силку и Бэйреку:

– Это Леллдорин, сын барона Уилдентора. Поедет с нами.

– Я хотел поговорить с тобой насчёт этого,Белгарат, – быстро вставил Леллдорин. – Отец приказал явиться сюда, ия не вправе ослушаться, но, поверь, я связан клятвой. И дело не терпитотлагательств.

– Каждый молодой дворянин в Астурии так или иначеучаствует в двух-трёх подобных предприятиях, свято веря в справедливость дела,за которое борется, – перебил Волк. – Очень сожалею, Леллдорин, ното, чем ты занимаешься сейчас, важнее всего на свете и не может ждать, пока тызасядешь в кустах, подстерегая парочку мимбратских сборщиков налогов.

И тут из тумана выступила тётя Пол; рядом вышагивал Дерник.

– Что они делают здесь с мечами, отец? – сверкнувглазами, нахмурилась она.

– Играют, – коротко ответил господин Волк, –по крайней мере, так утверждают оба. Вот это Леллдорин. Я тебе, по-моему, о нёмговорил.

Тётя Пол, чуть приподняв бровь, оглядела юношу.

– Чрезвычайно яркий молодой человек!

– Пришлось так одеться, – пояснил Волк, – нетакой уж он легкомысленный, как выглядит. Лучший лучник в Астурии, нам можетпонадобиться его искусство.

– Вижу, – не слишком убеждённо кивнула она.

– Есть и другая причина, конечно, – продолжалВолк, – но, думаю, не стоит объяснять это прямо сейчас.

– Ты всё ещё тревожишься о том, что сказано в книге,отец? – раздражённо спросила она. – Но Кодекс Мрина крайне неясен, ини в одном из остальных текстов не упоминается больше об этих людях. Может, всёэто чистая аллегория?

– Слишком много раз видел я, как подобные аллегориистановились реальностью, чтобы шутить с такими вещами… Но почему бы нам невозвратиться в башню? Здесь так холодно и сыро, не стоит вступать в длительныеспоры по поводу изменений в текстах древних книг, – заключил Волк.

Гарион, совсем сбитый с толку, не понимая, о чём идёт речь,уставился на Силка, но ответный взгляд коротышки был абсолютно бесстрастным.

– Не поможешь мне поймать лошадь, Гарион? –вежливо спросил Леллдорин, отправляя меч в ножны.

– Конечно, – отозвался Гарион, тоже убираяоружие. – По-моему, она убежала вон туда.

Леллдорин поднял лук, и юноши пошли по следам коня.

– Прости, что стащил тебя с седла, – извинилсяГарион, когда оба отошли подальше от любопытных глаз.

– Ничего, – весело засмеялся Леллдорин. – Мненужно было быть повнимательнее. И испытующе взглянул на Гариона:

– Почему ты солгал Белгарату?

– Ну это не совсем ложь, – объяснил Гарион, –ведь мы не старались причинить боль друг другу, а иногда на то, чтобы объяснитьв точности, как всё произошло, уходит слишком много времени.

Леллдорин снова заразительно расхохотался; Гарион, сам тогоне желая, не мог не присоединиться к нему, и они вместе, всё ещё смеясь,продолжали углубляться в поросшие кустарником развалины некогда прекрасногогорода.

Леллдорину Уилденторскому было восемнадцать, хотя, благодарявесёлому беззаботному характеру, он казался гораздо моложе. Все переживаниямгновенно отражались на открытом лице, а искренность и чистосердечие сияли вглазах подобно факелу. Леллдорин казался порывистым, излишне многословным и,кажется, решил Гарион, не слишком умным. Однако не полюбить его былоневозможно.

На следующее утро, когда Гарион натянул плащ, чтобы сноваотправиться ждать Хеттара, Леллдорин тут же присоединился к нему. Молодой арендснял вызывающий костюм и надел коричневое трико, зелёную тунику итёмно-коричневый шерстяной плащ. За спину он повесил лук, к поясу прикрепилколчан и по пути забавлялся, пуская стрелы в едва видимые глазу мишени.

– Ты прекрасный лучник! – восторженно заметилГарион после одного особенно удачного выстрела.

– Я астуриец, – скромно объяснил Леллдорин, –вот уже тысячи лет, как мы упражняемся в стрельбе. Отец срезал ветви для моеголука в тот день, когда я родился, а к восьми годам я уже мог натягивать тетиву.

– Ты, наверное, много охотишься, – протянулГарион, думая об окружающем их густом лесе и следах диких зверей, виденных имна снегу.

– Обычное занятие, – кивнул Леллдорин,останавливаясь, чтобы вытащить стрелу, застрявшую в стволе дерева. – Отецгордится тем, что на нашем столе никогда не появлялось ни говядины, нибаранины.

– Я как-то охотился, ещё в Чиреке.

– На оленей?

– Нет, на диких кабанов. Только луков у нас не было.Чиреки берут на охоту копья.

– Копья? Но ведь нужно подойти совсем близко, чтобыубить кого-нибудь копьём?

Гарион чуть грустно рассмеялся, вспомнив ушибы и шишку наголове.

– Главное не в том, чтобы подойти поближе. Труднеевсего вовремя убраться, как только всадишь в зверя копьё.

Леллдорин, казалось, никак не мог взять в толк, о чёмговорит Гарион.

– Охотники становятся в ряд, – объяснилтот, – и пробираются через заросли, производя как можно больше шума.Берёшь копьё, ждёшь, пока появится убегающий кабан. Только он очень зол оттого,что его преследуют, и, когда видит врага, бросается вперёд. И тут ты пронзаешьзверя копьём.

– Но разве это не опасно? – широко раскрыл глазаЛеллдорин.

Гарион кивнул:

– У меня почти все рёбра были переломаны. В общем-то,он не хвастал, но в глубине души сознавал, что очень доволен реакциейЛеллдорина на его рассказ.

– У нас в Астурии мало хищных зверей, – почти сгрустью заметил Леллдорин.

– Несколько медведей, да иногда стая волков забежит.